Коммерсант, 18 апреля 2002 года. Елена Черемных

Смерть в музыке

В Базеле на 57-м году жизни скоропостижно скончался крупнейший европейский оперный режиссер Герберт Вернике.

Последние годы имя Герберта Вернике (Herbert Wernicke) чаще всего упоминалось в связи с оперным фестивалем в Зальцбурге. Он был одним из немногих современных режиссеров, кого предпоследний интендант Зальцбургского фестиваля (с 1991 по 2001 год) Жерар Мортье (Gerard Mortier) сразу же стал протекционировать в Зальцбург. Оперная Мекка с нетерпением ожидала любой постановки Герберта Вернике, будь то скандальный "Фиделио" Бетховена, транслируемый прямо на городскую площадь "Дон Карлос" Верди или возрожденный раритет – "Троянцы" Берлиоза.
       У Вернике была репутация европейского интеллектуала-шестидесятника. Он обожал расшифровывать оперные сюжеты символикой недавнего прошлого и близкого настоящего. На волне его актуализаций оперный жанр, оставаясь искусством элитным и дорогостоящим, прирастал славой искусства демократического, понятного публике.
       Поставивший оперы во всех знаменитых театрах Европы, он воспринимался всеми как бог-олимпиец. При этом Вернике как-то удалось избежать участи записного авангардиста с вытекающей из нее приверженностью одному-единственному стилю. Он ставил как хотел. Играл то с современностью, то с историей. Постепенно расширял свои режиссерские полномочия полномочиями сценографа, художника и автора костюмов.
       Родился в 1946-м. Учился как пианист, флейтист и дирижер в Брауншвейгской консерватории, затем – в Мюнхенской арт-академии. Дебют Герберта Вернике ("Балтазар" Генделя) состоялся в 1978 году на родине послевоенной авангардной доктрины – в Дармштадте.
       Совсем недавно Вернике дебютировал в нью-йоркской Met, буквально оглушив зажиточно-консервативных американцев домашне-кухонным антуражем "Женщины без тени" Рихарда Штрауса. За полтора года да этого так же был оглушен буржуазный Зальцбург, которому Вернике подарил невыносимо долгоиграющую статику берлиозовских "Троянцев" с массивным фанерным троянским конем в центре сцены.
       Но он умел и по-другому. Например, спектаклем "Палестрина" Ганса Пфиттцнера (Hans Pfittzner) в венской "Штаатсопер" он философски попрекал новую публику (да и нынешний театр) в растрате человеческих ценностей. В невнимании к тому мучительному поиску вдохновения, которое одно только и говорит о забытом величии настоящего художника – всегда одинокого (как Палестрина), всегда предаваемого коллегами (как Пфиттцнер), но всегда ищущего диалога с вечностью и вознаграждаемого за это откровением.
       Тотальное авторство Вернике было, пожалуй, одной из самых ответственных категорий в современной опере последнего тридцатилетия. С ним полемизировали. От него отталкивались. Его могли не любить. Но с ним всегда считались. И считались, что называется, по гамбургскому счету. Недаром сейчас, узнав о смерти режиссера, директор Венской оперы Йон Холдендер (Ioan Holdender) разводит руками и говорит: "Не знаю, что теперь делать" (буквально неделю назад с Вернике согласовывали постановочный план оперы Эрнста Кренека (Ernst Krenek) "Джонни наигрывает").
       Само собой, это был не единственный план: в Мюнхене он должен был продолжить проект вагнеровского "Кольца нибелунгов", первая часть тетралогии в его постановке уже вышла там в феврале. А в Базельской опере он работал над ораторией Генделя "Израиль в Египте". Он умер во вторник, репетируя фрагмент оратории,– так сообщают одни источники. Другие, например австрийская Salzburger Nachrichten, утверждают, что Вернике умер прямо на улице. Впрочем, независимо от информационных расхождений не ошибемся, если напишем, что Вернике умер там, где и жил,– в музыке.